Неточные совпадения
«И почему же и всякий не может так же заслужить пред
Богом и быть взят живым на
небо?» думал Сережа.
Трещит по улицам сердитый тридцатиградусный мороз, визжит отчаянным бесом ведьма-вьюга, нахлобучивая на голову воротники шуб и шинелей, пудря усы людей и морды скотов, но приветливо светит вверху окошко где-нибудь, даже и в четвертом этаже; в уютной комнатке, при скромных стеариновых свечках, под шумок самовара, ведется согревающий и сердце и душу разговор, читается светлая страница вдохновенного русского поэта, какими наградил
Бог свою Россию, и так возвышенно-пылко трепещет молодое сердце юноши, как не случается нигде в других землях и под полуденным роскошным
небом.
И начинает понемногу
Моя Татьяна понимать
Теперь яснее — слава
Богу —
Того, по ком она вздыхать
Осуждена судьбою властной:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль
небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и подняв глаза к
небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к
богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
Народ в городе голодный; стало быть, все съест духом, да и коням тоже сена… уж я не знаю, разве с
неба кинет им на вилы какой-нибудь их святой… только про это еще
Бог знает; а ксендзы-то их горазды на одни слова.
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно, вечно за нее
бога буду молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с
неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
— Сторона мне знакомая, — отвечал дорожный, — слава
богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да
небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.
— Жизнь — долг, обязанность, следовательно, любовь — тоже долг: мне как будто
Бог послал ее, — досказала она, подняв глаза к
небу, — и велел любить.
Но предприимчивую злобу
Он крепко в сердце затаил.
«В бессильной горести, ко гробу
Теперь он мысли устремил.
Он зла Мазепе не желает;
Всему виновна дочь одна.
Но он и дочери прощает:
Пусть
богу даст ответ она,
Покрыв семью свою позором,
Забыв и
небо, и закон...
— Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в
небе нет, что и молиться-то некому!..
Здесь был земной рай человечества:
боги сходили с
небес и роднились с людьми…
Берите же, любезный друг, свою лиру, свою палитру, свой роскошный, как эти
небеса, язык, язык
богов, которым только и можно говорить о здешней природе, и спешите сюда, — а я винюсь в своем бессилии и умолкаю!
Я бросился наверх, вскочил на пушку, смотрю: близко, в полуверсте, мчится на нас — в самом деле «
бог знает что»: черный крутящийся столп с дымом, похожий, пожалуй, и на пароход; но с
неба, из облака, тянется к нему какая-то темная узкая полоса, будто рукав; все ближе, ближе.
И вот морская даль, под этими синими и ясными
небесами, оглашается звуками русской песни, исполненной неистового веселья,
Бог знает от каких радостей, и сопровождаемой исступленной пляской, или послышатся столь известные вам, хватающие за сердце стоны и вопли от каких-то старинных, исторических, давно забытых страданий.
Прощайте, роскошные, влажные берега: дай
Бог никогда не возвращаться под ваши деревья, под жгучее
небо и на болотистые пары! Довольно взглянуть один раз: жарко и как раз лихорадку схватишь!
Под этим
небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под крыльями таких ночей только снятся жаркие сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы на землю, о жаркой любви
богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
— Да, слуга Смердяков и еще
небо. Запишите и про
небо; это будет не лишним записать. Да и вам самим
Бог понадобится.
Точно так же если бы он порешил, что бессмертия и
Бога нет, то сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без
Бога, не для достижения
небес с земли, а для сведения
небес на землю).
…Две молодые девушки (Саша была постарше) вставали рано по утрам, когда все в доме еще спало, читали Евангелие и молились, выходя на двор, под чистым
небом. Они молились о княгине, о компаньонке, просили
бога раскрыть их души; выдумывали себе испытания, не ели целые недели мяса, мечтали о монастыре и о жизни за гробом.
Придет время — сердце ее само собой забьет тревогу, и она вдруг прозреет и в «
небесах увидит
бога», по покуда ее час не пробил, пускай это сердце остается в покое, пускай эта красота довлеет сама себе.
Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает — и человек, и зверь, и птица; а
бог один величаво озирает
небо и землю и величаво сотрясает ризу.
— Нет, Галю; у
Бога есть длинная лестница от
неба до самой земли. Ее становят перед светлым воскресением святые архангелы; и как только
Бог ступит на первую ступень, все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло, и оттого на Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле.
А говорят, однако же, есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом
небе, и
Бог сходит по нем на землю ночью перед светлым праздником.
Что законы могут быть плохи, это опять лежит на ответственности царя перед
богом, — он, судья, так же не ответственен за это, как и за то, что иной раз гром с высокого
неба убивает неповинного ребенка…
Я ходил взад и вперед по улице, порой останавливаясь и подняв глаза кверху, молился, стараясь горячим сознанием «личного обращения» к
богу пробить мутный полог оттепельного зимнего
неба.
Ведь есть на
небе великий
бог:
Сынов увидишь у своих ног…
А около господа ангелы летают во множестве, — как снег идет али пчелы роятся, — али бы белые голуби летают с
неба на землю да опять на
небо и обо всем
богу сказывают про нас, про людей.
Ой, Ленька, голуба́ душа, хорошо всё у
бога и на
небе и на земле, так хорошо…
Он говорил: «
Небо мое и земля моя, свет мой и вся тварь —
Бог мне дал».
Только догматы — лестница к
небу и
Богу.
Для этого сознания
Бог и человек, божественная и человеческая воля в Христе, дух и плоть,
небо и земля так и остаются несоединенными и несоединимыми, так как чудо претворения и преосуществления малому разуму недоступны.
Я верю в
Бога моего не потому, что доказано мне бытие Его, что принужден к принятию Его, что гарантирован я залогами с
небес, а потому, что люблю Его.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на
небе есть
бог, а в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я твой отец, — это рrimо.
Наконец его твердое убеждение состояло в том, что на
небе есть
бог, а Вольтер и вольтерианцы кипят в адской смоле, каковая судьба, по мнению многих, была уготована и пану Максиму.
Но не все думать о старине, не все думать о завтрашнем дне. Если беспрестанно буду глядеть на
небо, не смотря на то, что под ногами, то скоро споткнусь и упаду в грязь… размышлял я. Как ни тужи, а Новагорода по-прежнему не населишь. Что
бог даст вперед. Теперь пора ужинать. Пойду к Карпу Дементьичу.
Кипит больной, усталый ум,
Бессонный до утра,
Тоскует сердце. Смена дум
Мучительно быстра:
Княгиня видит то друзей,
То мрачную тюрьму,
И тут же думается ей —
Бог знает почему, —
Что
небо звездное — песком
Посыпанный листок,
А месяц — красным сургучом
Оттиснутый кружок…
«Что ты, говорю, молодка?» (Я ведь тогда всё расспрашивал.) «А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у
бога радость, всякий раз, когда он с
неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится».
Слезая с коня, он в последний раз оглянулся с невольной благодарной улыбкой. Ночь, безмолвная, ласковая ночь, лежала на холмах и на долинах; издали, из ее благовонной глубины,
бог знает откуда — с
неба ли, с земли, — тянуло тихим и мягким теплом. Лаврецкий послал последний поклон Лизе и взбежал на крыльцо.
Адам «начертан»
богом пятого марта в шестом часу дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать дней, а в раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на
небе он был не более получаса; болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в то время, когда господь уходил на
небо за душой, и т. д., и т. д.
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его не приспит, и душа его жива будет и к
Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с душою пожирает, потому она и на
небо не смотрит; очи горе не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
С удивлением глядел студент на деревья, такие чистые, невинные и тихие, как будто бы
бог, незаметно для людей, рассадил их здесь ночью, и деревья сами с удивлением оглядываются вокруг на спокойную голубую воду, как будто еще дремлющую в лужах и канавах и под деревянным мостом, перекинутым через мелкую речку, оглядываются на высокое, точно вновь вымытое
небо, которое только что проснулось и в заре, спросонок, улыбается розовой, ленивой, счастливой улыбкой навстречу разгоравшемуся солнцу.
Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он —
бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной любви ко всему; к дереву, к
небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и
богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с
неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом,
боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до
богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
А внизу, наутро, дворники нашли маленький трупик забежавшего и замерзшего за дровами мальчика; разыскали и его маму… Та умерла еще прежде его; оба свиделись у господа
бога в
небе.
Вечер. Легкий туман.
Небо задернуто золотисто-молочной тканью, и не видно: что там — дальше, выше. Древние знали, что там их величайший, скучающий скептик —
Бог. Мы знаем, что там хрустально-синее, голое, непристойное ничто. Я теперь не знаю, что там я слишком много узнал. Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, — это вера. У меня была твердая вера в себя, я верил, что знаю в себе все. И вот —
Ромашов лег на спину. Белые, легкие облака стояли неподвижно, и над ними быстро катился круглый месяц. Пусто, громадно и холодно было наверху, и казалось, что все пространство от земли до
неба наполнено вечным ужасом и вечной тоской. «Там —
Бог!» — подумал Ромашов, и вдруг, с наивным порывом скорби, обиды и жалости к самому себе, он заговорил страстным и горьким шепотом...
Знаем тоже его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три он мало что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело вам отдал — берите только да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно что кровь иногда вопиет на
небо; а вы, слава
богу, еще не душу человеческую загубили!
— Все это прекрасно, разумеется кроме боли в пояснице, — продолжал Петр Иваныч, — я, признаюсь, не думал, чтоб из тебя вышло что-нибудь путное, когда ты приехал сюда. Ты все забирал себе в голову замогильные вопросы, улетал в
небеса… но все прошло — и слава
богу! Я сказал бы тебе: продолжай идти во всем по моим следам, только…
— Что вы? — отвечал он, взбешенный этим хладнокровием. — Вы забыли! я напомню вам, что здесь, на этом самом месте, вы сто раз клялись принадлежать мне: «Эти клятвы слышит
бог!» — говорили вы. Да, он слышал их! вы должны краснеть и перед
небом и перед этими деревьями, перед каждой травкой… всё свидетель нашего счастия: каждая песчинка говорит здесь о нашей любви: смотрите, оглянитесь около себя!.. вы клятвопреступница!!!
Любви и дружбе тоже верит, только не думает, что они упали с
неба в грязь, а полагает, что они созданы вместе с людьми и для людей, что их так и надобно понимать и вообще рассматривать вещи пристально, с их настоящей стороны, а не заноситься
бог знает куда.